Я присел, положил книгу на пол и взял его за руку. Пульса нет, рука уже холодная, будто с мороза. Но…
Я покосился на крышку погреба. Поглядел на тело блондина.
Жить нормальной человеческой жизнью он уже не будет, это ясно. Но ногти и волосы продолжают расти даже у трупов. А мышцы, если в нужном месте прижать контакты, будут сокращаться даже у отрубленной ноги или руки…
Я снова посмотрел на крышку погреба. Самой паучихе ее не открыть, конечно. Та кованая задвижка удержит внизу слона. Но это если он внизу…
Я вздохнул. Осторожно сунул книгу под мышку левой руки, а правой взялся за запястье блондина и потащил его к дверям.
После горелого смрада в подвале свежий воздух опьянял. Даже сырость и навязчивый привкус прелой листвы не портили этот воздух.
– Туда, – кивнул Шатун.
Он повернул чуть правее, я повернул вместе с ним. За нами шуршало по листве тело блондина. Я тащил его за одну руку, Шатун за другую. Тащить мог бы и один, но вдвоем все равно удобнее. Правильнее.
Над задним выходом тоже была лампа, ее зажгли, но света от нее было едва-едва. Тускло синела в темноте стена конюшни. Раньше конюшня, теперь с одного бока гараж, где синеет новая краска, а с другого развалюха… Нам туда. Вдоль черного от времени кирпича, едва выступающего из темноты, к дальнему углу.
А Шатун-то на меня все еще дуется. С таким же успехом дать ему пистолет мог бы Виктор. Или Гош. Но дал я, и дуется он на меня…
– Борь…
– Да ладно, – отмахнулся он. – Я все понимаю. Это я сам чего-то… Просто в первый раз… А главное, не думал, что она так легко…
Бухнул выстрел. Совсем рядом, за углом конюшни.
– Сюда тащите, – позвал Гош.
Мы свернули за угол, продрались между голых кустов.
Та полянка. Я здесь уже был. Дождь отяжелил опавшую листву, холмики выступили отчетливее. А с краю, на конце раскручивающейся спирали, в земле была еще черная дыра. Из нее торчали густо поросшие волосом руки кавказца. Мала ямка для него оказалась…
Над ним стоял Гош с дробовиком в руках. Рядом Виктор. Его правая рука белела в темноте, – пока я разбирался с сукой, Гош успел сделать ему перевязку, и вполне профессионально.
– Так вот чего он тут ходил, – пробормотал Шатун. – Копал яму…
Виктор кивнул:
– Для мальчишки. – Дернул головой в сторону – у стены конюшни стояла лопата. Рядом лежало испачканное в крови тельце.
Кожа белая-белая, до синевы. И весь он скукоженный, ссохшийся, плоть натянулась на кости затвердев. Руки, ноги – словно от гипсовой статуи. Ни кровинки.
Виктор шагнул ко мне и выхватил книгу.
– Эй!
– Не блажи, Храмовник…
На меня он уже не смотрел. От света здесь было одно название, но он все же пытался что-то рассмотреть, ласкал пальцами резной переплет, будто надеялся хоть так разобрать, насколько же он «живой». У них со Стариком это общая любовь, копаться в сучьих книгах.
Гош тронул меня за плечо. Кивнул на тело блондина, потом на яму.
Стараясь не смотреть на то, что осталось от головы кавказца после выстрела дробью в упор, мы с Шатуном протащили тело блондина через яму, пока он не оказался на кавказце. Сказать, чтобы он упал в яму, – нет: ямку копали на куда меньшие размеры, и всего на одно тело.
Гош ногой запихнул руки блондина в могилку, затем кое-как впихнул туда и ноги. Приставил к голове дуло…
Я отвернулся. Грохнул выстрел.
– Теперь мальчишку, – сказал Виктор.
– Нет! – сказал Гош.
– Что – нет?
– Не в одну же могилу их… – пробормотал Гош. – Его – и этих…
– Ему уже все равно, – сказал Виктор.
Гош тяжело поглядел на него.
– Нет, я не возражаю. Копай, если хочешь. Вот лопата… Гош, перестань валять дурака!
Гош опустил на землю ружье, присел над мальчишкой и осторожно взял его на руки, словно тот еще что-то мог чувствовать. Повернулся, на краю могилы на миг замер, сморщившись.
Я в могилу не смотрел, но вполне себе представляю, что осталось от головы блондина.
Гош шаркнул ботинком, присыпав листьями изголовье могилы. Осторожно уложил мальчишку…
А я глядел на полянку с дюжинами холмиков, и почему-то мне казалось, что что-то я не доделал. С чертовой сукой разделались, с ее слугами тоже, книгу забрал, но что-то я не сделал. Хотел сделать, да забыл.
Стукались комья сырой земли, с чавканьем втыкался в землю штык лопаты, я пытался вспомнить и никак не мог. Может быть, и не было ничего такого? Просто кажется, что забыл? Вроде дежавю наискось?..
Наверно. Наверно, так.
И все-таки чувство было неприятное, как ноющий зуб…
Вдруг стало темно.
Я поднял голову, огляделся. Оглянулся на дом.
Оттуда не падало ни лучика света. Дом стал темным, без единого огонька. Луны тоже не было, и вокруг было темно-темно. Только звезды над головой, а все вокруг – едва различимые тени… Все-таки скоро рассвет. Теперь, когда фонарь погасили, небо на востоке было светлее.
Выходит, несколько часов здесь провозились. Кто бы подумал… Здорово она меня зацепила, тварь. Всех нас. Вроде ничего и не делали, а времени ушло…
– Эй! – Виктор подтолкнул меня плечом. – Уснул? Пошли, Храмовник.
Могилка превратилась в маленький курган из земли и листвы. Гош и Шатун уже шагали к дому. Виктор шел за ними, я двинулся следом.
Обошли дом вокруг правого крыла. Вышли к пруду, теперь нам лучше всего было вправо и через дубовую рощу, к краю лощины, к ожидающим по ту сторону машинам… Но Гош остановился. Обернулся ко мне, мотнул головой на парадный вход.
Теперь фонарь там не горел, не слепил глаза. Не шуршали листья под спешащими ногами, не сеялся дождик – тихо-тихо…
Между висков гулял холодный ветерок. Бесцельный, не пытающийся что-то изменить во мне. Но вместе с этим ветерком накатывало отчаяние и безысходность. Холодная, тоскливая, страшная…