Если он найдет меня здесь, тогда уж точно не отвяжется. Морочить ему голову отговорками бесполезно, только хуже будет. Еще лучше меня запомнит. Черт, черт, черт!
Осторожно ступая по звонкому кафелю, я засеменил вправо.
Мимо прикрытого простыней трупа, мимо пустого разделочного стола.
Бесшумно, но быстрее, быстрее! К двери за столами. Скорее всего, ведет прямо в холодильную. Спасительница!
Я дернул дверь, скользнул внутрь – точно! – в холод и такой же холодный белый свет, здесь тоже ярко горели люминесцентные лампы. Я уже закрывал дверь, когда другая, в прозекторскую, открылась.
Но это не страшно. Это мне, сбоку, было видно, как дверь открылась. А вот ему надо еще войти и повернуть голову…
Слушая, как пульс стучит в ушах, я очень мягко довел дверь до косяка – чтобы, не дай бог, не хлопнула. Так же мягко дал ручке подняться…
Клац!
Стальной язычок замка ударил, как спущенный курок. В длинном проходе с кафельным полом и металлическими стеллажами по бокам звук запрыгал, долго не затихая.
Там, в прозекторской, пол тоже кафельный.
Черт бы его побрал!
Опять на носках я засеменил прочь от двери. Между стеллажей в два яруса, на нижних полках лежало несколько тел. Из-под грязных тряпок вместо простыней торчали кисти рук, ноги…
И совершенно четкое чувство взгляда в спину. Позади меня кто-то есть!
Я крутанулся на каблуках, но проход был пуст. Лишь еще два холодных тела на полках слева и справа. За ними проход сворачивал влево.
Я с опаской заглянул туда – ощущение, что здесь кто-то есть, не уходило. Но там никого не было.
Всего два шага до стены. Вправо еще один поворот, там опять полки с телами, а слева, в стене – дверь! Это ее я видел из коридора…
Звонкий язычок снова щелкнул.
– Саныч?
Да дьявол тебя побери! Да отвяжешься ты или нет?!
Я замер, а за углом, невидимый для меня, всего в нескольких шагах, стоял санитар. Не уходил. Нет, сейчас мне тут толком не осмотреться, придется лезть потом еще раз. Но хотя бы выберусь незамеченным.
Я очень осторожно нажал ручку, готовый, что и здесь будет такой же хлесткий язычок замка… Только эта дверь была заперта.
– Да Саныч, маму твою клизмой! – Голос был злой, очень злой и совершенно не пьяный. – Здесь ты?
Мне казалось, полые металлические ножки стеллажей тихо звенели, резонируя его голосу.
Что теперь?
Дыхание вырывалось из моего носа облачками пара. А я стоял и не знал, что делать. Дверь заперта, спрятаться здесь не за чем.
Справа от меня на стеллаже лежало тело под грязной простыней, но это только в фильмах бывает обманчивый монтаж: хлоп – и новый кадр, где герой уже лежит под грязной простыней, а труп из-под нее куда-то подевался и не скрипнул старый раздолбанный стеллаж, вообще ни шороха…
Нет, у меня так не выйдет.
Гулкий шаг по кафелю.
Всего один. Он еще стоял в дверях. Наверно, все. еще держится за ручку, как тогда держался за входную дверь. Заглядывает, но все еще ленится идти…
Нет, не ленится. Почему-то не хочет.
Если бы ленился, то не полез бы в прозекторскую, вообще никуда бы не ходил…
Но размышлять было некогда. Боясь даже развернуться, чтобы не хрустнул плащ, я шагнул назад.
Еще шаг… еще… еще.
Длинный он хоть, этот второй пролет холодильной? Если он дойдет до конца первого, то ему даже поворачивать не придется – он меня и так увидит, прямо от поворота…
Я пятился, с каждым шагом боясь наткнуться на стену, и слышал его шумное дыхание.
– В прятки со мной играешь, что ли? Я же слышал!
Не оборачиваясь, я пятился дальше. Забиться в самый конец. В самый дальний угол. Может быть, он подумает, что звук ему просто померещился и уйдет, не осматривая все? Только заглянет в поворот, а сам сюда соваться не станет…
Санитар зло выдохнул и зашагал. Быстро и целеустремленно. Шаги гулко скакали между кафелем и железными стеллажами.
Вот он повернул, вошел в разрыв меж несущими стенами. Не глядя на дверь слева – он-то знал, что там дверь, и, может быть, сам ее запирал, – сразу повернулся вправо, ко мне…
В спину мне уперлась стена.
Все, пришли. Конец прохода. Всего девять больших шагов.
Он стоял прямо передо мной. Повернувшись ко мне.
Я глядел на него. Ламп здесь было много, свет заливал каждый уголок комнаты. Халат у него был мятый и такой грязный, что уже не белый, а сероватый. Волосы криво топорщились со сна. Трехдневная, а то и больше, щетина.
И злой. Очень злой. Лицо припухло, глаза покрасневшие, будто уже несколько дней он дремал короткими урывками, а то и вовсе не спал.
Он посмотрел на меня…
Я не знаю, чего я больше испугался. Того, что он должен был сделать, заметив меня, или того, что он сделал.
Он даже не вздрогнул.
Его серые прозрачные глаза, окруженные розоватыми белками с красными жилками сосудов, скользнули мутным взглядом по полкам для трупов с правой стороны прохода. Первый ряд, второй, третий…
Дальше был я. Залитый светом, как на ювелирной витрине.
Санитар смотрел на третью полку, прямо у моей правой руки, и его зрачки рывком перескочили через меня – на полку по левой стороне. На ту, что была ближе ко мне, потом на вторую, потом на ближнюю к себе…
На лице санитара выступила досада. Его взгляд пошел обратно. По левой от меня череде полок. Первая, вторая, третья… и опять рывком перескочили через меня. Прошелся по полкам с правой стороны….
И ощерился, как цепной пес, который чует чужака, да цепь слишком коротка.
Я как зачарованный глядел на это помятое лицо с набрякшими синяками под глазами. Нет, он не пьян. От него не пахнет. Ни спиртом, ни алкогольным перегаром. Это не выпивка – это от недосыпа.