Шаг во тьму - Страница 100

100

Кострища не было.

Лишь через два тяжелых удара сердца я понял, что оно все еще здесь, там же, где я его оставил. Просто снег припорошил и его.

Горло пересохло, сердце стучало по ребрам.

Косясь на приоткрытую дверь и полоску темноты за ней, я не мог рассмотреть там ничего, но это не значит, что там ничего нет, – я прошел к углям. Обошел их так, чтобы дверь была передо мной, за кострищем, и только теперь рискнул осмотреть угли внимательнее.

Нашел ветку. Минуту колебался, перекладывать ли револьвер в левую руку. Правой ворошить, конечно, удобнее, но…

Чертов трус! Какой же трус, господи!

Но я ничего не мог с собой поделать. Пистолет я оставил в правой руке, а ворошил левой. Неудобно, зато так спокойнее.

Черная зола рассыпалась по белоснежному снегу. И – кость. Порядком обгоревшая, но совершенно точно – кость. Кусочек лопатки или тазовой. А вон еще одна косточка и еще…

Какой-то миг я просто не верил своим глазам. Так убедил себя, что что-то случилось и костей здесь не будет, что теперь не сразу мог поверить, что ничего с их останками не случилось.

Я рассмеялся. Смех вышел безрадостным и усталым. Напряжение спало, а без него я стал как шарик, из которого выпустили воздух. Я поник и вдруг почувствовал, насколько же вокруг холодно и как я замерз. Я поежился, сунул револьвер в карман и закутался в плащ.

А еще я был голоден. Бог мой, до чего же я, оказывается, голоден! Меня даже подташнивало. А в бардачке, между прочим, кулек пирожков. С мясом. Я вспомнил их вкус – никто не готовит пирожки с мясом так, как тетя Вера! – и слюна тут же наполнила рот, а в животе длинно заурчало.

Почти бегом я бросился обратно. Шагнул к крыльцу – через дом пройти проще, чем протискиваться вдоль цеплючих кустов, но потом передумал. После пуль много крови, после подпиленных особенно. И не только крови. Сразу после убийства запах плоти едва замечаешь, но через несколько часов, когда плоть начинает гнить, а запах копится в комнатах…

К черту, к черту.

Я рысцой обогнул дом, запрыгнул в машину и захлопнул дверь. Первым делом включил обогреватель, а потом достал из бардачка пирожки. Ум-м! Один аромат чего стоит! Я впился в пирожок, в два приема проглотил его и принялся за следующий. Все бы хорошо, да всухомятку плохо… Я вытянул из кармана фляжку. Коньяк обжег горло, а потом разлился теплом в животе.

Хорошо… И ей-богу, я это заслужил… Я пихал в рот пирожки, упиваясь сочным вкусом мяса. Когда тетя Вера пихала кулек, он казался чудовищно большим. Будто не угостить решила, а на неделю меня питанием обеспечить. Однако пирожки кончились на удивление быстро. Когда я, сыто отдуваясь, отвалился на спинку, остался всего один.

Я раздумывал, не добить ли и его, один в поле не воин…

И тут вспомнил.

Я забыл и про пирожок, и про остатки коньяка, которые еще можно было посмаковать напоследок.

Машина ночью!

Что, если это были вовсе не Гош с Шатуном? А те внимательные ребята на черном «мерине» со странным пурпурным отливом.

Привезли тех двух молоденьких жаб к моргу, а старой жабы нет. Ни вечером, ни в полночь, ни к утру… Гош уверен, что те ребята толковые. А что бы в таком случае сделали толковые ребята?

Обогреватель нагонял в кабину теплый воздух, но я все равно поежился. Может быть, мне очень повезло, что я не смог просигналить ночью…

Те ребята не остановятся на том, что просто осмотрели дом чертовой суки и кострище. После этого придут в движение и те силы, что стоят за ними…

А Гош и Шатун к этому не готовы.

Я скомкал промасленную бумагу вокруг пирожка, впихнул его в бардачок и стал разворачиваться.

В тончайшем слое снега чернели две полосы от шин «козленка». Я проехал по ним еще раз, притормозил, где просека петляла, потом снова поднажал. На сельской дороге машину кидало и встряхивало так, что стучали зубы, но я гнал вперед.

Вокруг уже не было белым-бело, тут и там чернели прогалины. Чем дальше, тем больше.

Когда я выскочил на асфальтированную дорогу, стало совсем черно. Ни снежинки, ни пятнышка снега. Лишь серые деревья, потрескавшийся асфальт и сырая грязь по обочинам. Будто здесь снега вообще не было, только дождь…

Будто и там, позади, был не снег – не просто снег, а…

…истончалась, истончалась, истончалась, открыв проход…

Я тряхнул головой и крепче вцепился в руль.

Хватит!

Но даже в тепле машины меня пробирал озноб. И снова вернулось ощущение, что что-то случилось. Что-то непоправимое…

Хватит! Хватит! Вон машина навстречу. Вон еще… А вон впереди, сейчас нагоню.

Живые, обычные люди. Мир не изменился. Все так, как и должно быть. Все хорошо.

Но холодок под ложечкой не отпускал. Что-то случилось…

Я притормозил, вытащил Курносого из кармана и бросил на правое сиденье. Чтобы был перед глазами, труженик. Спас меня вчера и еще спасешь, если потребуется.

Я включил магнитолу. Врубился режим случайного выбора, но я сразу отключил его. На флэшке много чего напихано, но сейчас я точно знаю, что мне нужно. Я отщелкал нужный номер альбома. Может быть, не самый лучший их альбом, но… самый бодрый? Не такой совершенный, как поздние, но определенно самый куражный. Море по колено с этой музыкой.

С первыми же аккордами прелюдии мне стало легче. А потом грянул бравурный Mega Therion, и не подпевать стало невозможно. Я прибавил ходу.

Дорога летела под капот, на соседнем сиденье весело подпрыгивал Курносый, и, хоть над головой висело свинцовое небо, я его едва замечал. На душе снова была весенняя капель, светило солнце и пахло тающим снегом, – как в тот день, когда я впервые услышал Theli. Словно окрыленный, я тогда мчался по улицам, забыв обо всем, прыгал через первые лужи, ослепленный солнцем и музыкой, и казалось, что все в жизни отныне будет вот так – ярко и радостно. Так же прекрасно, как этот миг и эта музыка. Так, как должно быть!

100